Хижина дяди Тома - Страница 37

К оглавлению

37

– Кровь стынет в жилах, как подумаешь, чем ты рискуешь! – воскликнул мистер Вилсон.

– У меня кровь стыла не один год, а теперь она кипит, – сказал Джордж. – Так вот, сэр, – продолжал он после минутного молчания, – ваши удивленные взгляды могли выдать меня, и я решил поговорить с вами начистоту. Завтра чуть свет я уезжаю и надеюсь провести следующую ночь уже в Огайо. Буду путешествовать днем, буду останавливаться в лучших гостиницах, садиться за общий стол вместе с господами. Итак, прощайте, сэр. Если вам скажут, что я пойман, знайте: меня уже нет в живых.

Джордж стоял неподвижно, как скала. Добрый старик крепко пожал горделиво протянутую ему руку, опасливо огляделся по сторонам, взял свой зонтик и вышел из комнаты.

Молодой человек в раздумье смотрел на закрывшуюся за стариком дверь. Потом быстро шагнул вперед, открыл ее, видимо повинуясь какой-то новой мысли, и сказал:

– Мистер Вилсон, еще на одно слово.

Старик вошел в комнату. Джордж снова повернул ключ в замке и несколько минут стоял, нерешительно глядя себе под ноги. Наконец он с видимым усилием поднял голову и заговорил:

– Мистер Вилсон, я рассчитываю на ваше доброе сердце.

– А что такое, Джордж?

– Вы были правы, сэр. Я подвергаю свою жизнь большой опасности. Если со мной что-нибудь случится, никто меня не пожалеет, – он тяжело дышал и говорил с трудом. – Зароют в землю, как собаку, а на другой день даже не вспомнят, что был такой… никто не вспомнит, кроме моей несчастной жены. Она-то, бедняжка, будет горевать, плакать… Мистер Вилсон, если бы вы согласились как-нибудь передать ей вот эту булавку! Это ее рождественский подарок. Верните его ей и скажите, что я до последнего вздоха любил ее. Вы исполните мою просьбу? – И он повторил еще раз: – Исполните?

– Разумеется, разумеется! – дрогнувшим голосом проговорил старик, и глаза его наполнились слезами.

– И передайте ей мою последнюю волю, – продолжал Джордж: – если сможет, пусть пробирается в Канаду. Как бы она ни любила свою добрую хозяйку и свой дом, возвращаться туда ей нельзя, ибо рабство ничего, кроме горя, нам не даст. Пусть вырастит нашего сына свободным человеком, тогда ему не придется страдать, как мне. Передайте ей это, мистер Вилсон!

– Передам, Джордж, будь спокоен. Но я верю, что ты не погибнешь! Мужайся, не падай духом и уповай на господа бога! Я от всего сердца…

– А разве бог есть?! – с отчаянием в голосе воскликнул Джордж, перебив старика на полуслове. – Мне столько пришлось испытать в жизни, что я уже не верю в него. Вы, белые, не знаете, каково нам живется. Если бог существует, то только для вас, а мы – разве мы чувствуем над собой его руку?

– Не надо… не надо так говорить! – чуть не плача взмолился мистер Вилсон. – Не давай воли таким мыслям. Господь поможет тебе, и все будет хорошо, верь мне!

– Спасибо вам, друг мой, за эти слова, я не забуду их.

ГЛАВА XII
Некоторые сведения об одном «почтенном» ремесле

Мистер Гейли и Том не спеша продолжали путь, погруженные каждый в свои мысли.

Удивительное дело, о каких разных вещах могут думать люди, сидя рядом в одной тележке! Органы чувств у них одинаковые, одни и те же картины проносятся перед их глазами, а в мыслях у них нет ничего общего.

Вот взять хотя бы мистера Гейли. Сначала он раздумывал о своем новом невольнике – о его росте, о ширине его груди, плеч, о том, за сколько его можно будет продать, если он не спадет с тела, о мужчинах, женщинах и детях, которые войдут в партию для следующего аукциона, и о рыночной цене на них. Затем Гейли вспомнил о своей доброте – ведь другие сковывают негров по рукам и по ногам, а он надевает своим кандалы только на ноги. Вот у Тома руки свободны и останутся свободными, пока он ведет себя как следует. И Гейли испустил вздох: «До чего же люди неблагодарны! Ведь кто его знает, этого Тома, – может, он не чувствует такого благодеяния!» Сколько раз ему, Гейли, приходилось расплачиваться за то добро, которое он делал этим неграм!

Что же касается Тома, то он повторял мысленно любимые места из библии и находил в них утешение и поддержку.

Через некоторое время работорговец вынул из кармана пачку газет и с интересом принялся изучать объявления. Грамотей Гейли был небольшой, и когда ему приходилось читать, он бормотал слова нараспев, точно проверяя, не обманывает ли его зрение. И сейчас он медленно, по слогам, разбирал следующее:

...
«Продажа с торгов! Негры!

По судебному решению, во вторник, 20 февраля, в городе Вашингтоне, штат Кентукки, у здания суда будут продаваться негры:

Агарь – 60 лет;

Джон – 30 лет,

Бен – 21 года;

Саул – 25 лет;

Альберт – 14 лет.

Торги назначены для удовлетворения кредиторов и наследников мистера Джесса Блетчфорда, эсквайра.

– Этих не мешает посмотреть, – сказал Гейли, обращаясь к Тому за неимением других собеседников. – Я, видишь ли, хочу подобрать хорошую партию. У тебя будет приятная компания, Том. Значит, первым долгом поедем в Вашингтон. Я займусь там делами, а тебя на это время отправлю в тюрьму.

Том покорно выслушал это приятное известие и только подумал: «У этих обреченных людей, вероятно, тоже есть жены и дети, и они не меньше меня горюют, разлучившись с ними». Надо сказать также, что брошенные мимоходом слова Гейли о тюрьме никак не могли произвести отрадного впечатления на Тома, который всегда гордился своей честностью. Как бы там ни было, день прошел, и вечер застал Тома и Гейли в Вашингтоне, где они с удобством устроились на ночлег – один в гостинице, другой в тюрьме.

На следующее утро, часам к одиннадцати, у здания суда собралась пестрая толпа. В ожидании торгов люди – каждый сообразно своим вкусам и склонностям – курили, жевали табак, поплевывали направо и налево, бранились, беседовали. Негры, выставленные на продажу, сидели в стороне и негромко переговаривались между собой. Женщина, по имени Агарь, была типичная африканка. Изнурительный труд и болезни, по-видимому, состарили ее прежде времени. Она почти ничего не видела, руки и ноги у нее были скрючены ревматизмом. Рядом с этой старухой стоял ее сын Альберт – смышленый на вид мальчик четырнадцати лет. Он единственный остался от большой когда-то семьи, членов которой одного за другим продали на Юг. Мать цеплялась за сына дрожащими руками и с трепетом взирала на тех, кто подходил осматривать его.

37